Незнание естественных причин заставило человека
создать богов… П.
Гольбах
Содержание
Когда мир был на пять веков моложе, все жизненные происшествия
облекались в
формы, очерченные куда более резко, чем в наше время. Страдание и
радость,
злосчастье и удача различались гораздо более ощутимо; человеческие
переживания
сохраняли ту степень полноты и непосредственности, с которой и поныне
воспринимает горе и радость душа ребёнка. Всякое действие, всякий
поступок
следовал разработанному и выразительному ритуалу, возвышаясь до
прочного и
неизменного стиля жизни. Важные события: рождение, брак, смерть
— благодаря
церковным таинствам достигали блеска мистерии. Вещи не столь
значительные,
такие как путешествие, работа, деловое или дружеское посещение, также
сопровождались неоднократными благословениями, церемониями, присловьями
и
обставлялись теми или иными обрядами.
Бедствиям и обездоленности неоткуда было ждать облегчения, в
ту пору они
были куда мучительнее и страшнее. Болезнь и здоровье разнились намного
сильнее,
пугающий мрак и суровая стужа зимою представляли собой настоящее зло.
Знатностью и богатством упивались с большей алчностью и более истово,
ибо они
гораздо острее противостояли вопиющей нищете и отверженности. Подбитый
мехом
плащ, жаркий огонь очага, вино и шутка, мягкое и удобное ложе
доставляли то
громадное наслаждение, которое впоследствии, быть может, благодаря
английским
романам, неизменно становится самым ярким воплощением житейских
радостей. Все
стороны жизни выставлялись напоказ кичливо и грубо. Прокажённые вертели
свои
трещотки и собирались в процессии, нищие вопили на папертях, обнажая
своё
убожество и уродства. Состояния и сословия, звания и профессии
различались
одеждой. Знатные господа передвигались, не иначе как блистая
великолепием
оружия и нарядов, всем на страх и на зависть. Отправление правосудия,
появление
купцов с товаром, свадьбы и похороны громогласно оповещались криками,
процессиями, плачем и музыкой. Влюблённые носили цвета своей дамы,
члены
братства — свою эмблему, сторонники влиятельной персоны
— соответствующие
значки и отличия.
Во внешнем облике городов и деревень также преобладали
пестрота и контрасты.
Современный город не переходил, подобно нашим городам, в неряшливые
окраины с
бесхитростными домишками и унылыми фабриками, но выступал как единое
целое,
опоясанный стенами и ощетинившийся грозными башнями. Сколь высокими и
массивными не были бы каменные дома купцов или знати, здания храмов
своими
громадами величественно царили над городом.
Разница между летом и зимой ощущалась резче, чем в нашей
жизни, так же как
между светом и тьмой, тишиною и шумом. Современному городу вряд ли
ведомы
непроглядная темень, мёртвая тишина, впечатляющее воздействие одинокого
огонька
или одиночного далёкого крика.
Из-за постоянных контрастов, пестроты форм всего, что
затрагивало ум и
чувства, каждодневная жизнь возбуждала и разжигала страсти,
проявлявшиеся то в
неожиданных взрывах грубой необузданности и зверской жестокости, то в
порывах
душевной отзывчивости, в переменчивой атмосфере которых протекала жизнь
средневекового города.
Но один звук неизменно перекрывал шум бесперебойной жизни;
сколь бы он ни
был разнообразным, он не смешивался ни с чем и возносил всё преходящее
в сферу
порядка и ясности. Это колокольный звон. Колокола в повседневной жизни
уподоблялись предостерегающим добрым духам, которые знакомыми всем
голосами
возвещали горе и радость, покой и тревогу, созывали народ и
предупреждали о
грозящей опасности. Их звали по именам: Роланд, Толстуха Жаклин
— каждый
разбирался в значении того или иного звона. И хотя колокола звучали
почти без
умолку, внимание к их звону вовсе не притуплялось.
Сведения по мифологии
древних германцев крайне
отрывочны вследствие сравнительно ранней и глубокой христианизации
западногерманских племён; по скандинавской мифологии мы располагаем
несравненно
более полными литературными источниками вследствие более поздней
христианизации
Скандинавии, а также бережного сохранения дохристианской культурной
традиции в
Исландии вплоть до т. н. исландского возрождения 13 в. Поэтому для
более
полного представления мифологической “модели мира”
того времени в этой работе
рассматривается также и скандинавская мифология, как более близкая
германской.
Наиболее ценные сведения по
мифологии и
верованиям западных германцев имеются в “Германии”
Тацита (1 в. н.э.) . Тацит
упоминает земнородного бога Туисто, имя которого означает
“двойное (двуполое)
существо” , что даёт основание для его сближения со
скандинавским Имиром, а
также с культом близнецов у древних германцев. От Туисто якобы
происходит
первый человек (Манн) , а от Манна — родоначальники трёх
племенных или
культовых групп германцев – истевоны, герминоны и ингевоны.
Из этих
родоначальников с определённостью устанавливается предок ирминонов Инг.
Не
исключено также, что упоминаемый немецким историком 10 века Видукиндом
бог
Ирмин, ассоциирующийся со столпом Ирминсуль у саксов (культовый аналог
мирового
древа) , считался предком герминонов. Ирмина, в свою очередь, сближают
с
саксонским Сакснотом и Тивасом (скандинавский Тюр) в связи с
традиционным
сопоставлением этих богов с Марсом.
Тацит свидетельствует о
почитании германцами
Меркурия, Марса, Геркулеса и Исиды, подразумевая при этом, вероятно,
Водана,
Тиу, Донара и, возможно, Фрейю или Фрию. Один из аргументов для первых
трёх
отождествлений – совпадение посвящённых им дней недели.
Меркурию, по словам
Тацита, приносятся человеческие жертвы. Это вполне соответствует
скандинавским
представлениям о культе Одина. Обозначение Донара римским именем
Геркулеса
подходит для Тора, т.к. последний представлен в мифах богатырём,
защищающим
человеческий мир от чудовищ. Исходя из римских наименований германских
и
кельтских богов и некоторых других параллелей, Тиу, Водана и Донара
можно
сопоставить с кельтскими богами Нуаду, Лугом и Огма; Донар,
по-видимому,
тождественен кельтскому громовнику Таранису. По своей основной функции,
отражённой в имени, Донар — типичный индоевропейский
громовник, сопоставимый с
индийским Индрой, Тивас, этимологически и генетически соответствует
индоевропейскому Дьяусу. В установленной Ж. Дюмезилеш
(Франция)
трёхчленной структуре социальных функций индоевропейских богов Тивас
сначала,
по-видимому, осуществлял функцию духовной и юридической власти, а Донар
—
воинскую функцию, но затем Водан, который вначале был хтоническим
демоном и
покровителем воинских инициаций, стал высшим божеством и вытеснил
функционально
Тиваса, что дало основание сравнивать Водана с индийским Варуной. Что
касается
третьей функции — плодородие-богатство, то тут надо учитывать
сообщение Тацита
о культе Нертус, которая, несомненно, была богиней растительности,
плодородия,
возможно, богиней земли. Так как Нертус лингвистически является точной
женской
формой имени Ньёрда – скандинавского бога плодородия и
морской стихии, то,
возможно, что предметом почитания древних германцев была пара
Ньёрд-Нертус,
брат-сестра и муж-жена, наподобие скандинавских Фрейи-Фрейра,
считающихся
детьми Ньёрда. Народы, почитающие Нертус, относятся, согласно Тациту, к
ингевонам, что соответствует связи Ньёрда и Фрейра.
Некоторые боги упоминаются в
древнейших
германских текстах – т. н. Мерзебургских заклинаниях
(записаны в 10 в.) ,
составленных в земле франков. В Первом мерзебургском заклинании
фигурируют
женские божества – дисы, родственные скандинавским валькириям
и норнам, а во
Втором мерзебургском заклинании упоминаются Водан как главный носитель
магической силы, Фрия и её сестра Фолла. Некоторые сведения о
германской
мифологии содержатся в сочинениях, посвящённых истории готов, историка
Иордана
(6 в.) и византийского историка Прокопия Кесарийского (6 в.) , в
франкских
хрониках Григория Турского (6 в.) и Фредегара (7 в.) , в
“Истории лангобардов”
Павла Диакона (8 в.) , в “Церковной истории народа
англов” Беды Достопочтенного
(8 в.) . Например, Павел Диакон пересказывает этионимическую легенду о
происхождении имени “лангобарды” (букв.
“длиннобородые” ) , в которой
фигурируют Водан и Фрия: Водан покровительствует вандалам, а Фрия
– винилам,
она советует своим любимцам сделать так, чтобы женщины винилов вышли
перед
битвой пораньше и привязали свои волосы как бороды. Так как Водан
предсказал
победу тем, кто раньше окажется на поле боя, то победили винилы. В
Скандинавии
сохранились наскальные изображения эпохи бронзы (2-я половина 2-го тыс.
до
н.э.) , по-видимому, отражающие культовые сцены и символы: корабли,
повозки,
пахота, культовый танец и священный брак, солярные символы в виде
колеса,
топоры, люди и животные, ассоциирующиеся, вероятно, с культами
плодородия и
культом мёртвых; фигура человека с топором может быть сопоставлена с
Тором, а
собственно аграрная тема — с ванами, может быть даже и с
Бальдром.
Многие скандинавские учёные
находят отражение
скандинавской религии эпохи бронзы в верованиях скандинавских саамов,
описанных
ещё в 17 в.: “громовой старик” (Тор-человек) ,
которому приносят в жертву
миниатюрные молоты, соответствует Тору, “небесный
человек” — бог плодородия и
солнца с фаллическими чертами – Фрейру, “буревой
(ветряной) старик” , которому
приносят миниатюрные челны, — Ньёрду. Божество более низкого
ранга — бог
мёртвых и бог болезней сопоставляется с Одином. Отсюда вытекает, что на
этой
стадии Один не успел стать небесным божеством и главой скандинавского
пантеона.
Северогерманский хронист
Адам Бременский (11 в.)
сообщает о языческом культовом комплексе в Упсале (Швеция) , в центре
которого
стоял священный тис и где особо почитался Фрейр. Топонимика
обнаруживает следы
культа Тора, Тюра, Одина, Улля и некоторых других богов, но нет
указаний на
культ Локи, играющего такую важную роль в скандинавской мифологии.
Систематические данные
имеются только по
скандинавской мифологии последних столетий до принятия скандинавскими
народами
христианства, отражённой главным образом в исландских литературных
памятниках
раннехристианского времени. Главные источники: поэтическая
“Старшая Эдда” —
сборник мифологических и героических “песен” ,
дошедший в исландской рукописи
2-й половины 13 в. и прозаическая “Младшая Эдда”
— учебник поэтического
искусства скальдов, составленный тоже в 13 в. исландцем Снорри
Стурлуссоном и
содержащий образцы поэзии скальдов (начиная с 9 в.) , расшифровку
скальдических
мифологических иносказаний (кеннингов) и обзор самой мифологии;
отголоски
мифологии имеются и в составленной Снорри исторической хронике
“Хеймскрингла”
(“Круг земной” ) , где изложена легендарная история
норвежских и некоторых
шведских королей (сага об Инглингах) . Христианизация Исландии
произошла в 1000
г., и древняя мифология трактована Снорри отчасти как историческая
аллегория.
Почти одновременно со Снорри датский хронист Саксон Грамматик в
“Деяниях
датчан” передаёт многие мифологические сюжеты, заменяя богов
на королей и
героев. Таким образом, в качестве мифологической системы нам известна
только
скандинавская мифология (в основном как поэтическая эддическая
мифология) .
Пространственная
“модель мира” скандинавской
эддической мифологической системы включает
“горизонтальную” и
“вертикальную”
проекции. Горизонтальная проекция антропоцентрична и построена на
противопоставлении обитаемого людьми и занимающего центральную,
освоенную часть
земли Мидгарда пустынной, каменистой и холодной окраине земли (Утгард,
Ётунхейм)
, населённой великанами (ётунами) , а также находящемуся вокруг земли
океану,
где живёт чудовище Ёрмунганд. Это противопоставление раскрывается как
оппозиция
центра и периферии, внутреннего и внешнего,
“своего” и “чужого” ,
“культуры” и
“природы” . Кроме того, страна великанов обозначена
как находящаяся на севере и
востоке. Север в скандинавской мифологии особо демонизирован, на севере
также
локализуется царство мёртвых – Хель. К обеим проекциям
относится мотив четырёх
карликов-цвергов, носящих имена четырёх стран света (Аустри, Вестри,
Норди,
Судри) , поддерживающих небо по углам.
Основу вертикальной
космической проекции
составляет мировое дерево – ясень Иггдрасиль. Оно связывает
землю, где живут
люди (Мидгард) , с небом, где (в Асгарде) находятся боги и где
помещается
своеобразный “рай” для павших воинов –
вальхалла, а главное – с подземным
миром, где находится царство мёртвых – хель и разнообразные
водные источники.
Можно даже сказать, что хель является тем центром, в точке которого
совпадают
горизонтальная и вертикальная картины мира. Вертикальная схема
противопоставляет богов и людей, небесное царство для избранных
(вальхаллу) и
подземные селения для простых смертных; соответственно –
небесных валькирий и
живущих у корней мирового дерева норн – две категории богинь
судьбы. В первой
песни “старшей Эдды” “Прорицание
вёльвы” вёльва (провидица) вспоминает “девять
миров” и девять древесных основ или корней, но одновременно
перечисляются три
корня, соответствующие людям, инеистым великанам (хримтурсам) и хель. В
более
поздней редакции “Младшей Эдды” чёткость
вертикальной проекции смазывается, ибо
корень связывается не с людьми, а с небом, а инеистые великаны, уже
умершие и
живущие в подземном мире, заменяются просто великанами —
ётунами, живущими на
краю земли. В вертикальной схеме с различными уровнями
“древесной” космической
модели сопоставлена “зооморфная серия” . Орёл на
верхушке, змей Нидхёгг у
корней, четыре оленя, поедающие листья ясеня Иггдрасиля, — на
среднем уровне.
Нидхёгг в известном смысле эквивалентен Ёрмунганду (в горизонтальной
проекции)
, так же как подземные источники и реки можно сравнить с окружающим
землю
океаном. Кроме того, коза и олень, стоящие на вальхалле, ствол дерева и
источники у корней объединены в вертикальной схеме циркулированием
священного
мёда, как источника жизненного обновления и магических сил. Белка,
снующая по
дереву, является своеобразным посредником между
“верхом” и “низом” . Кроме
Иггдрасиля вертикальная проекция знает также радужный мост Биврёст,
соединяющий
землю и небо. Пространственная модель мира в скандинавской мифологии
однотипна
не только большинству индоевропейских, но также сибирской и другим
мифологическим моделям мира, которые структурно организованы образом
мирового
дерева.
Во временном аспекте
скандинавская мифология
делится на космогоническую и эсхатологическую (мифы творения и конца
мира) ,
между которыми существует неполная симметрия. Мир возникает на
взаимодействии
воды и огня с холодом и погибает от пожара и наводнения, стужи и жары,
в
“начальные” и “конечные”
времена повторяются примерно те же поединки богов и
хтонических демонов. В то же время асы и ваны (основные группы
скандинавских
богов) , враждебные в “начале” , выступают в
“конце” как единое племя богов.
Один и Локи – как двойники в космогонии и антиподы в
эсхатологии.
Возникновение мира рисуется
как заполнение
пустоты мировой бездны Гинунгагап и преобразование хаоса в космос.
Великаны не
только противостоят богам в пространстве, но и предшествуют им во
времени;
первосущество великан-гермафродит Имир происходит из остывающих
подземных вод
(Эливагар) , заполнивших мировую бездну Гинунгагап; из его подмышек, а
также от
трения ног рождаются другие инеистые великаны. Боги убивают великана
Имира и
создают из его тела мир.
Боги (сыны великана Бора)
“поднимают” землю
(по-видимому, из первичного океана, окружающего её в пространственной
модели
мира) и устраивают на ней прекрасный Мидгард; три аса (Один, Лодур и
Хёнир)
оживляют древесные прообразы людей, которые, собственно, и должны жить
в
Мидгарде; появляются норны, определяющие их судьбы. Боги устраивают
небесный
свод и определяют роли солнца (Соль) и месяца (Мани) – сестры
и брата. В
процессе мироустройства они обуздывают хтонических чудовищ –
змея Ёрмунгана,
волка Фенрира и их сестру Хель – хозяйку царства мёртвых.
Однако впоследствии
(с приближением “конца мира” ) эти чудовища должны
будут вырваться. В
скандинавской мифологии в саму космогонию проникают эсхатологические
мотивы. За
“золотым веком” (когда всё было из золота, а боги и
люди наслаждались покоем)
скоро следует первая война между асами и ванами. Миф о возникновении
смерти от
копья и первом ритуальном жертвоприношении в рамках воинских инициаций
–
убийстве юного бога Бальдра – становится прологом к
собственно
эсхатологическому циклу и обратному превращению космоса в хаос.
Нарушаются
обеты и нормальные нормы, возникают распри народов, наступает
трёхлетняя стужа.
Мировое дерево содрогается, когда хтонические чудовища вырываются на
свободу,
приплывает корабль мертвецов, появляются сыны Муспеля и огненный
великан Сурт.
В последней битве, в которой на стороне богов участвуют также павшие
воины
(эйнхерии) , боги и хтонические чудовища убивают друг друга. Сурт
поджигает
мир, который и погибает в огне и наводнении, после чего, правда, он
должен
снова возродиться.
За пределами мифов творения
и конца мира остаются
многочисленные мифологические повествования о взаимоотношениях и борьбе
богов с
великанами (ётунами) и карликами (цвергами) . В основном на фоне
“горизонтальной” проекции космогонической модели
развёртываются события постоянной
борьбы богов с великанами, чему нисколько не мешают любовные отношения
и даже
экзогамные браки с их дочерьми. Ётуны пытаются отнять богинь и чудесные
атрибуты богов (молот Тора, волосы Сив, молодильные яблоки Идунн и
т.д.) и за
них идёт борьба, но первоначально чудесные предметы и эликсиры (копьё
Одина
Гунгнир, его золотое кольцо Драупнир, молот Тора Мьёлльнир, чудесный
корабль
Скидбладнир, ожерелье Брисингамен, сокровища карлика Андвари, мёд
поэзии)
изготовляются искусными карликами-цвёргами, и боги всё это от них
добывают
силой или хитростью. В основе подобных сюжетов отчасти лежат
этиологические
(объяснительные мифы) (о происхождении священного мёда, первого копья,
молота и
т.п.) , в которых боги выступают в функции культурных героев и борцов с
чудовищами.
Однако в дошедших до нас текстах этиологизм сильно затушёван, и перед
нами
скорее развёртывается своеобразная картина
“циркуляции” ценностей между
различными “мирами” , в сочетании с военными
походами. Так, очень важный миф о
происхождении священного мёда, дающего силы, шаманский экстаз,
поэтическое
вдохновение и мудрость, превращается в повествование о его циркуляции
по кругу:
боги — цверги — великаны — боги. Сюжеты
добывания Одином священного мёда у
великанов, Тором — котла для пива, по-видимому, имеют в
основе единый
этиологический миф и соответствующий ритуал, что доказывает параллель с
индийским мифом о соме — амрите. Семантически к мифам о
чудесном питье и
омолаживающих плодах близки мифологические представления о не
иссякающем
медовом молоке козы Хейдрун и не иссякающем мясе козлов Тора, чудесного
вепря
павших воинов эйнхериев и бога Фрейра, и далее — о
порождающем себе подобных
кольце Одина, золотой чудесной мельнице Фроди, о возвращающемся, как
бумеранг,
молоте Тора, не говоря уже о таких символах плодородия или
плодовитости, как
золотые волосы Сив и ожерелье Фрейи. Эта мифология вечного обновления
магических сил богов и источников пищи созвучна образам убивающих друг
друга и
снова оживающих для пира в вальхалле эйнхериев.
Боги противостоят враждебным
хтоническим
чудовищам и ётунам; возвышаются над природными духами альвами и над
карликами
(цвергами) , над женскими судьбоносными существами (валькириями и
норнами) ,
над земными героями. Высший пантеон богов в скандинавской космотеогонии
представлен
как результат объединения двух групп богов — асов и ванов
после войны, точнее,
как результат ассимиляции асами ванов — весьма ограниченной
категории божеств,
связанных с аграрными культами, наделённых магическим и пророческим
даром,
сакральным миролюбием (Ньёрд, Фрейр, Фрейя) . Те же свойства у асов
разделены:
аграрное благополучие связано с Тором, магия и пророчество —
с Одином, а
миролюбие — с Бальдром, Фрейя — жена Ода
функционально, а может быль,
генетически почти тождественна Фригг — жене Одина, но первая
отнесена к ванам,
а вторая — к асам. Во многих текстах боги и асы —
синонимы, т.к. ваническая
аграрная мифология подчинена одинической, т.е. небесно-хтонической,
воинской и
“шаманской” мифологии Одина с вальхаллой,
валькириями, эйнхериями, воинской
инициацией (смерть Бальдра) и т.п.
Асы представлены в мифах как
возглавляемая Одином
патриархальная родовая община, в которой, однако, важные вопросы
решаются на
тинге (народное собрание у скандинавов) ; большое значение имеют
ритуальные
пиры богов с распитием священного напитка.
В пантеон входят боги: Один
(власть, мудрость,
магия, в т.ч. военная, покровитель воинов, хозяин вальхаллы) , Тор
(громовник с
военными и аграрными функциями, главный борец с великанами и мировым
змеем) ,
Тюр (старый индоевропейский небесный бог, покровитель военных собраний
и
поединков) , Хеймдалль (страж богов и мирового древа) , Хёнир, Улль
(бог-стрелок из лука и лыжник) , Бальдр (юный бог —
ритуальная жертва) , Ньёрд
(плодородие, море и судоходство) , Хёд (слепой бог, убийца Бальдра) ,
Фрейр
(плодородие, мир) , Локи (мифологический плут и насмешник, отец
хтонических
чудовищ, посредник между богами и великанами) , Браги (бог-скальд) и
некоторые
другие. Имеются ещё юные боги Видар, Вали, Магни и Моди, которые
функционируют главным
образом как мстители за отцов и братьев; Хермод, который пытается
вернуть брата
Бальдра из царства смерти хель. Вили и Ве упоминаются только как братья
Одина и
“сыны Бора” , а Од — как муж Фрейи.
Богини (имеющие в основном отношение к
плодородию и деторождению) — это, прежде всего Фригг, Фрейя,
Сив, Идунн, а
также охотница и лыжница Скади, иногда упоминаются Гевьон и Фулла. Если
в
культуре большое значение имели Один, Тор и Фрейр, то в
повествовательных мифах
главными действующими лицами являются Один, Тор и Локи, выступающие
прежде
всего в роли культурных героев: Один — как культурный герой
— творец и шаман
(жрец) , Тор — как героический борец, ограждающий богов и
людей от чудовищ,
Локи — как отрицательный вариант культурного героя
— мифологический плут —
трикстер. У Одина подчёркивается ум (в его синкретическом понимании,
включающем
магическую силу и коварство) , у Тора — физическая сила и
богатырская ярость, у
Локи — хитрость и плутовство. Соответственно Тор выступает
как главный
противник великанов и мирового змея. Один — как добытчик
священного мёда и рун,
носитель мудрости, магии и пророчеств, а Локи — как вечный
“добытчик”
(посредством трюков) , мифологических ценностей у карликов для богов, у
богов
для великанов и т.д., как оператор их вечной
“циркуляции” . И Один, и Тор
являются богами неба и войны. Параллелизм устраняется тем, что Один
— бог
военной магии и военной дружины, покровитель героев и сеятель раздора
между
ними, а Тор — бог-богатырь, моделирующий вооружённый народ,
защитник “своих” (богов
и людей) от “чужих” — различных демонов;
Один — бог неба как хозяин воинского
“рая” , а Тор сведён к специализированному
громовнику. Локи выступает как
комический дублёр Одина в космогонии и его демонический противник в
эсхатологии. У них обоих есть шаманские черты, но шаманские странствия
Локи
ограничены горизонтальной проекцией, тогда как образ Одина тесно связан
с
мировым древом. Он вытеснил в этом громовника Тора и соперничает со
стражем
богов Хеймдаллем, который первоначально, по-видимому, был тождественен
мировому
древу Иггдрасилю. Условно Одина и Локи можно соотнести как белое и
чёрное
шаманство. В качестве позитивного творца Один — отец асов, а
Локи — отец
хтонических чудовищ, Один — хозяин небесного царства мёртвых
для избранных, а
Локи — отец хозяйки подземного царства мёртвых и тайный
виновник первой смерти
(смерти Бальдра) , которая является одиническим жертвоприношением
(реальный
убийца Хёд) . В процессе эволюции скандинавской мифологии очень
существенным
было всё большее выдвижение на первый план Одина и всего одинического
комплекса
как небесной воинской мифологии (Один при этом оттеснял наследника
индоевропейского бога неба Тюра и отчасти индоевропейского громовника
Тора в
качестве небесных богов) , а также эсхатологических мотивов, буквально
пронизывающих скандинавскую мифологию, по крайней мере, в её
“эддической”
стадии. Некоторые мотивы (напр., связанные с шаманизмом, рыболовной
культурой)
могут считаться следствием контакта с саамско-финским окружением.
Мифология оказала
существенное влияние на
германский героический эпос. Наиболее ранние из сохранившихся
произведений
героического эпоса — англосаксонские поэмы
“Беовульф” (возникла в кон. 7 - нач.
8 вв.) , “Битва при Финсбурге” (9 в.) ,
“Висдид” , “Жалобы деора” (обе
— 10 в.)
; немецкие “Песнь о Хильдебранде” (нач. 9 в.) ,
“Вальтарий” (9 в.) ; главный
массив записей героического эпоса датируется 13 в.: немецкая
“Песнь о
нибелунгах” , героические песни “Старшей
Эдды” (песни о Вёлунде, Хельге, Сигурде,
Гудрун, Брюнхильд, Атли, Хамдире) и раздел “Язык
поэзии” в “Младшей Эдде” ,
норвежские “Сага о Вёльсунгах” и “Сага о
Тидреке” и др. ; греческие сказания
излагались и в “сагах о древних временах”
— сохранившихся (“Сага о Хрольве
Жердинке” ) , либо утраченных, но использованных
средневековыми авторами (“Сага
о Скьёльдунгах” ) , в народных балладах позднего
средневековья и др. Героями
эпоса являются персонажи как вымышленные, так и восходящие к
историческим
прототипам, но от последних в эпосе сохранены лишь имена, а события, с
которыми
они были связаны в действительной истории, представлены в виде родовых
междоусобиц и личных конфликтов и обросли фантастическими элементами. В
“Старшей Эдде” песни о героях довольно чётко
определены от песней о богах. Асы,
как правило, непосредственно не вмешиваются в жизнь героев, и если
место
действия в мифологических песнях — Асгард либо Ётунхейм
(страна великанов) , но
не мир людей, то подвиги и злодеяния, являющиеся сюжетами героического
эпоса,
совершаются на Рейне, в державе гуннов, в готском королевстве, хотя
топографические и этнические координаты здесь весьма расплывчаты и
противоречивы. Ещё более неопределённо время действия героических
песней
(“славное далёкое прошлое” ) , нет ясного
разграничения между мифологическими
изначальными временами и героической эпохой; герои часто действуют
одновременно
(хотя их исторические прототипы жили в разное время) и т.д.
В ряде существенных моментов
граница между мифом
и эпосом оказывается расплывчатой или вовсе исчезает. Многие роды
скандинавских
германских королей и знати восходят к асам (таковы генеалогии
Инглингов,
Скьёльдунгов, Вёльсунгов, англосаксонских королевских династий) .
Героев,
павших на поле боя, принимает в своём чертоге вальхалле Один;
возлюбленными
героев (Сигурда, Хельги, Вёлунда) часто бывают валькирии. И германская
мифология, и эпос проникнуты своеобразным трагизмом: все герои эпоса
гибнут, по
большей части страшной смертью, которую они, как правило, смело
принимают, а в
ряде случаев идут ей на встречу (Брюнхильд, Сигню, Гуннар, Хёгни) ; в
мифологической эсхатологической концепции мир движется к
“сумеркам” и асы знают
о своей неминуемой гибели и её причине — нарушении данных ими
обетов. Мотив
нарушения клятв — один из ведущих и в героическом эпосе:
Сигурд, бургунды —
Гьюкунги, Атли и другие персонажи погибают именно из-за несоблюдения
торжественно взятых клятв. Общим для мифа и героического эпоса было и
понимание
судьбы. Правда, ссылки на судьбу, норн и т.п. становятся особенно
частыми в
поздних записях эпических произведений, где они, возможно, уже лишаются
прежнего значения, однако предсказание грядущих судеб героев
принципиально
важны для героических сказаний.
Проблема соотношения мифа и
эпоса в германской
традиции находит разное научное разрешение. Попытки натурмифологической
школы
первой половины 19 века сблизить героические персонажи с мифом путём
истолкования их в качестве символов и аллегорий природных явлений
(напр.,
трактовка эпоса о Сигурде как солярного мифа) давно оставлены наукой.
Реакция
на произвольные интерпретации натурмифологов выразилась, в частности, в
том,
что эпос последовательно демифологизировался: фигурирование в нём Одина
и
других мифологических персонажей было сочтено позднейшими
“романтическими”
добавлениями, изображение богов в виде основателей королевских династий
—
учёным эвгенеризмом средних веков. Сказалась и тенденция видеть в
героической
поэзии исключительно продукт индивидуального письменного творчества.
Между тем,
архаика ряда мотивов героического эпоса вне сомнений: детство героя
(отсутствие
у него родителей, как в одной из ранних версий сказания о Сигурде
— жизнь его в
лесу и воспитание кузнецом-колдуном) , борьба героя с драконом или с
иным
чудовищем (Беовульф, Сигмунд, затем Сигурд) ; добывание чудесных
предметов
(меча, плаща-невидимки и т.п.) ; героическое сватовство к
деве-богатырше
(Брюнхильд) , сопровождающееся испытаниями ловкости, силы и отваги;
обмен
героев (Гуннара и Сигурда) обличьями и оборотничество (напр.,
превращение
Фафнира в дракона) ; пробуждение героем спящей девы (валькирии) , тема
золотого
клада (золото нибелунгов — нифлунгов) , роль живых существ
(конь, птицы) и
неодушевлённых предметов (меч, копьё) в судьбе героя и т.п. Современные
неомифологи (О. Хёфлер, Ф. Р. Шрёдер, Я.
Де Фрис, К.
Хаук, Ж. Дюмезиль) склонны искать истоки эпических
сюжетов в сфере
мифа, но не природного, как учёные начала 19 века, а в
ритуально-мифологических
архетипах, в обряде и культе. Они видят в героическом эпосе центральное
звено
коллективного сознания эпохи, начинавшегося высвобождения человека из
“первобытной сакральной связанности” , когда миф
сохранял свою жизненную
эффективность, но “уже приобретало свои права земное и
человеческое” (Шрёдер) —
в этой “пограничной зоне” мифологические сюжеты и
сцены культовых действий и игр
сливались воедино с историческими преданиями, круг коллективных
культовых
представлений, лежащий в основе мифа, оплодотворил и героический эпос.
Исходя
из этой концепции, неомифологи интерпретируют эпические сюжеты и
мотивы:
поединок героя с драконом возводят к деяниям бога, который преодолевает
хаос,
дабы создать космос; исток мотива борьбы между отцом и сыном
(“Песнь о
Хильдебранде” ) усматривают в мифе о боге, убивающем
собственного сына (Один —
Бальдра) ; стремятся проследить отражение древнегерманского культа и
ритуала в
эпосе о Хельги; утверждают, что герой эпоса Дитрих Бернский (его
исторический
прототип — остготский король Теодорих) уже при жизни был
обожествлён и считался
воплощением Водана, а после своей смерти выступал в роли предводителя
“дикой охоты”
(войска мёртвых) , то есть историческое лицо сделалось персонажем
героического
эпоса посредством перехода в сферу мифического и культового.
Построения неомифологов в
ряде пунктов не
выдерживают критической проверки и встречают обоснованные возражения
исследователей — Г. Куна, К.
фон Зе и ряда других учёных.
Вместе с тем вряд ли можно полностью отрицать связь между героическим
эпосом и
ритуалом. Например, ритуальные истоки можно усмотреть, по-видимому, в
казни,
учинённой Атли над Гуннаром и Хёгни (“Старшая Эдда”
, “Песнь об Атли” ) , в
убийстве Гудрун собственных сыновей, в некоторых эпизодах сказания о
Хаддинге,
в добровольном расставании с жизнью Брюнхильд (“Краткая песнь
о Сигурде” ,
“Поездка Брюнхильд в Хель” ) , Сигню
(“Сага о Вёльсунгах” ) и, возможно, Гудрун
(в версиях, предшествовавших циклизации песней) — все эти
героини, осуществив
месть, погибают в жертвенном пламени костра. Здесь речь идёт лишь о
гипотетической ритуальной основе этих мотивов — в песнях они
включены уже в
иной контекст повествований о родовой вражде и кровной мести, с новыми
мотивировками и частично психологизированы. В крупнейшем и наиболее
популярном
памятнике германского эпоса — “Песни о
нибелунгах” повествование переосмыслено
в духе куртуазно-рыцарской поэзии и почти не сохранило следов древней
мифологии. “Песнь о нибелунгах” стала предметом
многочисленных переработок,
источником поэтических тем и мотивов более позднего времени.
В XI в. завершается
формирование феодального
строя в Западной Европе. В следующее столетие быстро развивается
торговля и
растут города. К этому времени устное народное творчество в Западной
Европе
достигло уже высокого развития. Народные песни и легенды распространяли
бродячие артисты; во Франции их называли жонглёрами, в Германии
— шпильманами.
Разнообразный репертуар этих
бродячих артистов
включал сатирические и любовные песни, смешные истории о ловких
школярах,
плутоватых крестьянах, хитрых горожанах и жадных попах. Особенным
почётом
пользовались во Франции жонглёры, исполнявшие песни о сражениях и
подвигах
рыцарей. Эти длинные песни пелись речитативом на простой мотив под
аккомпанемент виэли — самодельной скрипки.
В большинстве песен о
подвигах изображались
украшенные народной фантазией эпизоды из войн, которые велись во
времена раннего
средневековья. Такие поэмы в сказаниях о подвигах рыцарей создавались в
эпоху
крестовых походов во многих странах Европы. Иногда эти эпические поэмы
представляют собой поэтическую переработку более древних сказаний. Так,
например, немецкая “Песнь о Нибелунгах” ,
посвящённая подвигам Зигфрида, —
переработка скандинавских саг о Сигурде.
В XII-XIII вв. с развитием и
укреплением городов
зарождается литература, очень непохожая на рыцарскую и на героический
эпос.
Рождённая в трудовой среде, литература горожан связана с реальной
жизнью и
основана на мотивах народного творчества. Герои этой литературы
— смышлёный
горожанин и лукавый крестьянин — своими хитрыми проделками
оставляют в дураках
чванливых сеньоров и жадных попов. Жанры городской, по преимуществу,
сатирической,
литературы очень разнообразны. Это и песня, и рассказ, и драматические
произведения.
В XIV-XVI в. в. стремительно
росли города, и их
жители боролись за независимость от феодалов. Развивалась торговля.
Купцы
отправлялись в далёкие плавания. Они всё больше верили в свои силы и
всё меньше
слушались средневековых запретов. Мир, который они видели, не был похож
на тот,
что изображали в проповедях попы. Церковники проповедовали, что нужно
думать
только о будущей жизни на небесах, а на земле отказываться от всех
радостей. Но
люди того времени не хотели больше соглашаться с этим. Так началась
Эпоха
Возрождения — время расцвета культуры после долгого застоя.
1. Хейзинга Й. Осень средневековья.
— М., “Наука” , 1988.
2. Детская энциклопедия. Для среднего и старшего
возраста. Изд. 2. Т.
11. “Язык. Художественная литература” . —
М., “Просвещение” , 1968.
3. Мифы народов мира. Т. 1. — М., 1986.
Не подходит? Заказать реферат нашим авторам? Вы также можете добавить свой реферат
Реферат прочитали 664 чел.